В многочисленных научных и журналистских публикациях, в печатных и в электронных изданиях уже не один год высказывается обеспокоенность в связи с «мирным китайским нашествием». Приводятся различные факты и примеры того, как китайские трудовые мигранты и предприниматели при фактической поддержке своего государства ведут на территории нашей страны деятельность, которая зачастую приводит к разрушительным последствиям - прежде всего для окружающей среды и процессов природопользования - в частности землепользования.

Если оставить в стороне административно-правовые и социальные аспекты, касающиеся легальности проникновения и деятельности китайцев в России, ухудшения криминогенной обстановки на заселяемых ими территориях, а выделить сугубо экономическую составляющую нынешнего трансграничного сотрудничества, то можно констатировать, что выгоды от этого сотрудничества в немалой степени являются для нас иллюзорными - соотношение издержек и выгод складывается для России далеко не самым благоприятным образом. Если внутреннее содержание хозяйственных взаимоотношений с Китаем, которые опираются на межгосударственные соглашения, в будущем не претерпит существенных изменений, тогда вполне вероятными становятся и неблагоприятные политические последствия. Как итог, хотелось бы привести мнение д.э.н. И.П. Глазыриной, высказанное в одной из ее недавних публикаций: «Одна из важнейших задач - как можно раньше выявить возможные риски при реализации "Программы-2018"».

В экономической сфере основные риски вытекают из ресурсно-сырьевого - главным образом участия России в сотрудничестве с Китаем. Развитие природоэксплуатирующих и добывающих производств, нацеленных на экспорт продукции, не создает достаточных предпосылок для усиления внутренних интеграционных процессов, привязывает восточные регионы в большей степени к Поднебесной, нежели к России. Сказанное в полной мере относится и к нефтегазовому сектору, который в современном формате развития, а данный формат во многом обусловлен действием объективных факторов, не создает серьезных интегрирующих эффектов.

Освоение ресурсов углеводородного сырья носит очаговый характер и происходит в районах, удаленных от приграничной с Китаем территории, как минимум, на 1,5 тыс. км. Трассы магистральных трубопроводов прокладываются «с прицелом» на экспорт и, по большей части, обходят обжитые территории стороной, чем делают нефть и газ, добываемые на востоке страны, недоступными для российских потребителей. Для выполнения работ на линейном строительстве привлекаются иностранные подрядчики и рабочие. Китайские инвестиции в наши нефтегазовые проекты, и не только нефтегазовые привлекаются на условиях предоставления связанных кредитов. Все выше названные обстоятельства не позволяют рассматривать развитие нефтегазового сектора на востоке России в качестве «сильнодействующего средства» от хозяйственной дезинтеграции, которое помогло бы устойчивому развитию приграничных регионов.

Практически все авторы, затрагивающие тему социально-экономического развития российского востока сходятся во мнении, что выправить баланс издержек и выгод в экономическом сотрудничестве с Китаем и другими странами можно лишь путем увеличения экспорта обработанной продукции, товаров с высоким «содержанием» добавленной стоимости. Действительно, в стоимостной структуре экспорта регионов Дальневосточного ФО сырьевые товары занимают порядка 80% - по России в целом около 70%. При этом доля машин, оборудования и транспортных средств в суммарном экспорте дальневосточных регионов составляет всего 2,2%; за аналогичный период предыдущего года - 2,6%, в российском экспорте в целом по данным за 2013 г. - 12,8%, во внешнеторговых поставках в страны АТЭС - 4,5%. Показатели удельного веса машиностроительной продукции в импорте: по Дальневосточному ФО - 51,2%, 47,4% - из стран АТЭС; по российскому импорту в целом - 34,4%, по импорту из стран АТЭС - 61,7%. В структуре экспорта Хабаровского края, который является крупнейшим производителем продукции обрабатывающей промышленности на Дальнем Востоке, доля машин и оборудования в 2013 г. составляла всего 2,4%, а в импорте - 58,7%. Данные статистики красноречиво свидетельствуют о том, что восточные регионы, да и наша страна в целом остро нуждаются в улучшении структуры экспорта.

Но естественным образом возникает вопрос, как это сделать, если развитие обрабатывающего сектора промышленности происходит слишком медленно? Если только в последние 3-4 года обрабатывающая промышленность Дальнего Востока набрала темпы роста, превышающие среднероссийский показатель, а для промышленности Сибирского ФО эта скорость оказывается недостижимой - макрорегион устойчиво демонстрирует самый медленный рост среди всех федеральных округов России? Если в 1990-х годах провал был настолько глубоким, что по объемам производства восточные регионы страны до сих пор не поднялись до уровня 1992 г., Дальневосточный ФО - 91%, Сибирский ФО- 80%?

Если в структуре обрабатывающей промышлености преобладают отрасли, фактически замыкающие технологическую цепочку ресурсного сектора - обогащение сырья, выплавка металлов, простейшая деревообработка, а продукции с действительно высокой добавленной стоимостью производится крайне мало? При этом некоторые ведущие российские ученые-экономисты, не без влияния которых формируется государственная экономическая политика, полагают, что развивать обрабатывающую промышленность на Дальнем Востоке вообще нет смысла из-за ее слишком высокой трудоемкости и что при дефиците рабочей силы гораздо выгоднее сосредоточиться на развитии добывающего сектора и энергетики.

На эксплуатации в основном сибирских ресурсов Россия уже стала сырьевым придатком Европы, теперь нужно сделать Сибирь и Дальний Восток сырьевым придатком Азии! Вот такая «грандиозная» участь готовится восточным регионам страны в кабинетах столичных ученых. И ведь никто не спрашивает сибиряков и дальневосточников, хотят ли они, чтобы их край стал «ресурсной, энергетической и сельскохозяйственной базой для новой Азии». Мало того, что идеология «избранности» ресурсно-сырьевого пути развития для Сибири и Дальнего Востока является опасной, так она еще и основывается на заведомо искаженных посылках. Речь идет о якобы слишком высокой трудоемкости обрабатывающих промышленности. Производительность труда в современной российской обрабатывающей промышленности по выпуску продукции в среднем в 3,5 раза ниже, чем в добыче полезных ископаемых, а по валовой добавленной стоимости - 6,4 раза ниже.

Но показатели добывающего сектора находятся под сильным влиянием нефтегазовой промышленности, а без учета добычи топливно-энергетических полезных ископаемых оказывается, что производительность труда по добавленной стоимости в горно-добывающем секторе сопоставима с обрабатывающим - в среднем на уровне 2 млн руб. в расчете на одного занятого. В обрабатывающем секторе есть отрасли с более высокой производительностью, например химическое производство - 2,8 млн руб., при том, что в российской химической промышленности крайне низка доля производств сложной дорогостоящей продукции. Да и современное машиностроение с его автоматизированными и роботизированными технологическими процессами - в отличие от нынешнего российского, унаследовавшего технологическую базу от советского прошлого, - может и должно быть малотрудоемким. Если на востоке России, равно как и в других регионах страны, развивать обрабатывающий сектор с применением новых технологий, если сделать акцент на производстве дорогостоящей продукции, то вопрос повышенной трудоемкости отпадет сам собой.

Главная проблема такого пути развития - отсутствие собственных технологий, но и для освоения ресурсов полезных ископаемых в сложных горно-геологических условиях, которые преобладают в Восточной Сибири и на Дальнем Востоке, что хорошо видно на примере нефтегазовых ресурсов и в особенности шельфовых месторождений, у нас тоже нет своих технологий. К ведению интенсивного сельского хозяйств в районах рискованного земледелия мы тоже технологически не готовы. Т. е. при любом варианте выбора направлений развития экономики Сибири и Дальнего Востока нам никуда не деться от широкомасштабного импорта технологий и оборудования, и тогда с очевидностью выявляется предпочтительность инновационно-промышленного -«неоиндустриального», а не ресурсно-сырьевого пути - если импортировать технологии, то лучше уж для обрабатывающих производств, чем для добывающих.

Сказанное отнюдь не означает, что нам не нужно осваивать ресурсы полезных ископаемых восточных регионов, но это не должно стать каким-то безусловным приоритетом. На востоке России нужно и должно развивать добывающий сектор - как естественную и неотъемлемую часть региональной экономики и сырьевую основу для глубокой переработки, - но нельзя допускать его превращения в «раковую опухоль», которая разрастаясь может погубить весь социальноэкономический организм территории. Все сказанное относится и к освоению природноресурсного потенциала вообще.

В Стратегии социальноэкономического развития Дальнего Востока и Байкальского региона на период до 2025 года, выявляется двойственное понимание пути и факторов экономического роста. На первом месте в перечне задач стоит создание специализированной экономики, а в качестве первого фактора будущего роста назван природно-ресурсный потенциал. Конкурентоспособность экономики восточных регионов должна достигаться путем формирования особых условий в рамках целого ряда политик. И все это должно обеспечить закрепление населения - надо понимать сохранение его численности, и сопоставимое по темпам или опережающее социально-экономическое развитие по сравнению со среднероссийскими показателями. По мнению автора, представленное в Стратегии понимание перспектив развития Дальнего Востока и Забайкалья сегодня уже безнадежно устарело. Для предотвращения усиливающейся год от года угрозы дезинтеграции страны и снижения государственного влияния - вследствие непрестанного укрепления мощи нашего самого большого «географического соседа» и нарастающей экономической и миграционной экспансии с его стороны - требуется не просто «опережение по сравнению» и не просто «закрепление», а «взрывной рост» российской экономики и российского населения в российских восточных регионах.

Для обеспечения «взрывного роста» необходимо создать на востоке страны такие условия трудовой деятельности - в широком смысле включая возможности приложения высококвалифицированных специальностей, знаний и навыков, творческой самореализации, а не только высокие денежные доходы, и жизни, такой уровень человеческих мотиваций, чтобы вся страна, и прежде всего молодая часть населения, были бы готовы устремиться на Восток, как в эпоху «ударных комсомольских строек» 1930-х-1960-х годов. С той лишь разницей, что идеологические и мобилизационные методы прошлого должны быть заменены надлежащими экономическими и социальными стимулами.

Приверженность ресурсно-сырьевому направлению в экономическом развитии не позволит решить сформулированную задачу. Поэтому в экономике восточных регионов страны требуется достижение межсекторальной и межотраслевой сбалансированности при ведущей роли обрабатывающих и высокотехнологичных производств. В южных широтах Сибири и Дальнего Востока необходимо взять курс на сплошное, массированное хозяйственное освоение территорий при объективно разумном сочетании концентрации и децентрализации производственных мощностей - крупных, средних и малых предприятий, оставив в прошлом нашу привычную гигантоманию.

Иными словами, на юге всей восточной части страны, т. е. на территориях, которые примыкают к существующим широтным транспортным коридорам и уже сейчас являются наиболее заселенными, нужно сформировать один сплошной, внутренне интегрированный, «пояс» экономического развития, а не набор слабо связанных друг с другом «точек роста». В южной зоне на экономико-географической карте российского востока нельзя оставлять обширные «белые пятна», представляющие собой «лакомую приманку» для экспансии из-за рубежа. Связать все территории в единый пояс развития можно только на основе создания мощной современной инфраструктуры - общехозяйственной и специализированной для отдельных отраслей и секторов экономики, в частности - нефтегазового. К данному поясу должны примыкать очаги роста, связанные с освоением тех или иных ресурсносырьевых источников на севере Сибири и Дальнего Востока, т.е. в слабозаселенных регионах с неблагоприятными для жизни людей природно-климатическими условиями.

Для интеграции восточных территорий в экономику России следует сбалансированно подходить к формированию региональной специализации и товарных потоков, которые - по входу и выходу - главным образом должны быть ориентированы на внутренний рынок, а не на внешнеторговые направления. Необходимо стремиться к достижению естественной конкурентоспособности всех региональных экономик страны на основе внутренней эффективности производства. Применительно к хозяйству восточных регионов это означает нацеленность на выпуск продукции, в ценах которой действительно содержится высокая доля добавленной стоимости. Только подобным способом можно свести к минимуму негативное действие объективного фактора удаленности и больших транспортных издержек.

Такова в общих чертах парадигма «новой восточной политики», которая должна быть воплощена в прагматичные, тщательно обоснованные планы и реальные действия, а не представлять собой красивую «декларацию о намерениях». Именно в ней, как полагает автор, нуждается Россия при решении проблем развития Сибири и Дальнего Востока. Эта политика действительно будет нацелена на сохранение и усиление экономического и административно-политического единства страны, которая черпает свою силу в сильных регионах - хозяйственно самодостаточных и тяготеющих друг другу по причине взаимных экономических выгод, а не только под влиянием географической близости, исторической памяти, общности языка и культуры и прочих интегрирующих факторов, порождающих большие страны.

Современная проблема восточных регионов России состоит не в их слабости или бедности, а скорее, наоборот, в богатстве природными ресурсами и обширности территории, что в сочетании с удаленностью от центра и слабыми хозяйственными связями с остальной частью страны делает Дальний Восток и Забайкалье слишком привлекательными для экспансии со стороны сопредельных и не только государств. Мы сталкиваемся с тем, что главная опасность дезинтеграции страны приходит извне, а не порождается какими-то внутренними коллизиями. В сравнении с «тихим» процессом отчуждения от России огромных восточных территорий, идущим исподволь - медленно, но верно - тот же северокавказский сепаратизм выглядит не более как мелкий шантаж.

Одной из главных причин, породивших нынешнюю сложную ситуацию является унификация подходов к регулированию социально-экономического развития регионов. Однако нельзя было забывать, что восток России, под «брюхом» которого притаился могущественный «китайский дракон», - это не европейская «глубинка», даже со всеми ее многочисленными проблемами. Сегодня правительство готово ввести на Дальнем Востоке и в Забайкалье специальный налоговый режим, что в сущности является чрезвычайной мерой, поскольку на пути унификации взаимоотношений между центром и регионами, по которому мы двигались все последние годы, решить проблемы ускоренного развития восточных регионов не удается. Однако налоговые послабления, скорее всего, окажутся слишком слабым средством.

Необходим целый комплекс мер, направленных на выравнивание конкурентных условий в экономике российского востока и... северовосточных провинций Китая. Это касается тарифов и цен на продукцию и услуги инфраструктурного характера - электроэнергию, транспортные услуги и проч., условий кредитования бизнеса и многого другого. Например, если китайские предприниматели для ведения бизнеса на российской территории получают кредиты под смехотворные 2% годовых, то и у наших предпринимателей должны быть не худшие условия кредитования. В противном случае мы заведомо будем проигрывать в конкурентной борьбе с китайской экономикой. Возможно, имеет смысл, чтобы функции льготного кредитования взял на себя специальный фонд для финансирования проектов по развитию восточных регионов, который предложил создать премьер-министр Д. А. Медведев.

Тем не менее, еще раз хотелось бы подчеркнуть, что конкурентоспособность региональных экономик - включая сибирскую и дальневосточную, прежде всего должна быть естественной, основанной на внутренней эффективности хозяйственного развития, а не искусственно питаемой за счет специальных налоговых, инвестиционных и прочих режимов. Если уж на то пошло, то сегодня специальные режимы нужно вводить в подавляющем большинстве российских регионов, поскольку только 5-6 из них располагают реально самодостаточным хозяйством, которое может развиваться без прямой помощи со стороны федерального центра. И еще от силы десятка полтора регионов близки к экономической и бюджетно-финансовой самодостаточности. Все же остальные, а это без малого 70 из 88 субъектов Федерации, оказываются не в состоянии сформировать собственные бюджеты без обильных федеральных трансфертов.

Коли так обстоят дела, значит что-то не в порядке в нашем государстве, в котором финансовые потоки движутся встречными курсами от регионов к центру в виде налоговых платежей в федеральный бюджет, а затем обратно - как федеральные субсидии и дотации региональным бюджетам. Этим лишь отчасти опосредуются процесс перераспределения доходов между богатыми регионами и бедными, поскольку, по меньшей мере, треть российских регионов выступают одновременно и в роли «доноров» и в качестве реципиентов федерального бюджета. В таком положении находятся, к примеру, все наиболее сильные в экономическом отношении регионы Сибирского ФО - Красноярский край, Томская, Омская, Новосибирская, Кемеровская и Иркутская области - и Сахалинская область на Дальнем Востоке.

Видимо, России нужна новая налогово-бюджетная реформа. И можно даже сказать больше - реформа всей системы федеративных отношений, нацеленная на то, чтобы каждый регион - субъект Федерации, а в его границах - каждый субъект местного самоуправления располагал достаточными компетенциями для использования и развития своего хозяйственного и финансового потенциала. Межбюджетные перетоки средств, тем более встречные, должны быть сведены к минимуму, а заодно было бы полезным сократить само количество дотаций, субсидий и субвенций, коих сейчас насчитывается более двух сотен разновидностей.

Думается, что от такого рода рестрикций заметно поубавится работы и у всех государственных финансовых органов, начиная с федерального министерства и заканчивая муниципальными управлениями. Нынешняя столь детальная регламентация трансфертов де-факто означает, что центр не доверяет региональным властям в вопросах целевого использования финансовой помощи свыше. Похоже, что вертикаль власти дает сбои... - и либеральная экономическая мысль под флагом «Стратегии-2020» работает над тем, какую модель федерализма предложить правительству, насколько фискальной и конкурентной она должна быть, с какой скоростью двигаться в сторону либерализации российского федеративного устройства.

Восточные регионы страны, конечно же, объективно заинтересованы в построении более рациональной модели федеративных отношений, включая сферу межбюджетных взаимодействий с центром. Но в сегодняшней ситуации Сибири, и в особенности Дальнему Востоку, в не меньшей степени нужна прагматичная политика хозяйственного развития, балансирующая интересы регионов и центра, ставящая понятные - «осязаемые» - цели и задачи, являющаяся реальным руководство к действию. Увы, в рекомендациях экспертов «Стратегии-2020» о такой политике не сказано ни слова, равно как практически ничего не сказано о региональной экономической политике вообще, о промышленной политике и других подобных категориях. Так, в 860-страничном итоговом докладе, подготовленном всеми экспертными группами «Стратегии-2020», «новые принципы промышленной политики» изложены всего на одной странице, и квинтэссенция этих принципов заключается в следующем: «Выбор приоритетов промышленной политики должен осуществляться самим бизнесом в рамках реализуемых им инвестиционных проектов.

Фактически ключевой функцией правительства в рамках новой промышленной политики является создание максимально благоприятных условий для осуществления частных инвестиций. Главными реципиентами возможной государственной поддержки должны стать фирмы-инвесторы». Т.е. вся промышленная политика государства сводится к «созданию условий» и «посылу сигналов» бизнесу. Не густо. А сама Стратегия социальноэкономического развития страны в видении либерально-мыслящих экспертов, в сущности, представляет собой совокупность планов по дальнейшей реформации системы институтов.

Тем временем федеральный центр продолжает двигаться по пути административного решения проблем и сегодня в определенной степени копирует советский стиль управления экономикой, который основывался на принципе: если есть проблема, нужно создать специальный управленческий орган для ее решения. И где-то даже пошли дальше, например учредив на высшем уровне государственной власти сразу две комиссии по развитию топливно-энергетического комплекса - президентскую и правительственную. Для решения проблем развития восточных территорий создано федеральное Министерство по развитию Дальнего Востока с широко, но весьма неконкретно очерченными функциями, включая координацию деятельности по реализации государственных программ развития, управлению частью федерального имущества, контроль за осуществлением органами государственной власти субъектов своих полномочий. Конечно, координация программ и действий по развитию восточных регионов не просто нужна - она крайне необходима. Действительный вопрос заключается в другом: насколько нынешние программы и меры адекватны сложившейся ситуации, насколько они реализуемы и в какой степени позволят решить проблемы восточных регионов?

Все названные аспекты приобретают вопросительный характер, поскольку федеральный центр не может сформулировать внятную региональную политику в отношении Сибири и Дальнего востока. А если нет политики, что тогда сумеет сделать министерство, которое в сущности является исполнителем решений? Регионы же, судя по всему, видят в Министерстве по развитию Дальнего Востока нового покровителя, который будет защищать их интересы перед федеральными властями и поможет «вписаться» в приоритетные государственные программы. И не случайно, наверное, Бурятия и Забайкальский край - регионы, входящие в состав Сибирского ФО, - уже попросились «под крыло» нового ведомства, мотивируя свое желание тем, что они экономически ближе к Дальнему Востоку и занимают «важное геостратегическое положение на Востоке страны».

Довольно жесткие административные меры воздействия следовало бы применить к монополизированному российскому бизнесу, причем не только нефтегазовому, и заставить его повернуться лицом к интересам восточных территорий. В силу чрезвычайно высокой монополизации на всех уровнях экономики - федеральном, региональном, локальном - отечественный бизнес оказывается не слишком восприимчивым к регуляторным «сигналам», а создаваемые государством «условия» прежде всего старается обратить к собственной выгоде, не задумываясь о целях, ради которых вводятся те или иные стимулы. Если уж мы перевели экономику в режим «ручного управления», значит нужно использовать этот механизм для решения критически важных задач по социально-экономическому развитию восточных регионов страны.

Пусть на Дальнем Востоке и в Сибири бизнес пользуется стимулами, льготами и преференциями, которые намерено создать государство, но должен быть и жесткий контроль для пресечения любых проявлений оппортунизма. А в дополнение к этому нужно применить директивное, хотя бы отчасти государственное целеполагание и планирование деятельности корпораций и бизнес-структур - независимо от их размеров и отраслевой принадлежности, для достижения требуемых результатов в развитии хозяйства восточных регионов. За получаемые льготы и преференции бизнес должен заплатить целенаправленной работой на общегосударственные и региональные интересы.

В современных подходах к решению проблем российского востока, выдвигаемых разными сторонами, тем не менее просматривается одно любопытное совпадение. Федеральные власти действуют в административном ключе, либеральные экономисты продолжают изыскания по части реформирования институтов, но и те и другие сходятся в оценке значения восточных территорий как инструмента для интеграции России в экономическое пространство Азиатско-Тихоокеанского региона. Причем акцент делается на сотрудничестве в энергетической сфере и на привлечении иностранных инвестиций.

В «Стратегии-2020» прежде всего констатируется, что «приоритетным партнером России в АТР выступает Китай», а далее указывается, что «энергетический экспорт является главной составляющей стратегии "вхождения" России в АТР». Для «стимулирования территориального развития необходимо определение формата открытия регионов Дальнего Востока для иностранных инвестиций и размещения производств, в первую очередь, из развитых стран... Данный шаг также поможет реализовать стратегию "перетягивания" на территорию России части китайских инвестиций в развитие производственной и социальной инфраструктуры развивающихся стран. Эти инвестиции, с точки зрения реализуемой Китаем экономической экспансии, призваны создавать общую благоприятную атмосферу для деятельности китайского бизнеса в соответствующих странах. Россия может развернуть такую политику Китая - особенно в контексте развития инфраструктуры ресурсного экспорта, на решение задач масштабного развития инфраструктуры на российском Дальнем Востоке».

Думается, что подобное позиционирование - в идеях и на практике - удачно стыкуется с интересами наших внешнеэкономических партнеров в Азии, включая Китай, который наиболее экспансивно внедряется в экономику восточных регионов России. Ресурсы нужны всем, и если Россия сама их предлагает, зачем отказываться? Поэтому, наверное, вполне оправданными выглядят опасения некоторых ученых по поводу того, как развивается российско-китайское сотрудничество.

К прагматизму следует еще добавить разумный протекционизм. Стимулирование притока иностранных инвестиций не должно оборачиваться созданием для зарубежных компаний и предпринимателей условий деятельности, более предпочтительных по сравнению с обычными условиями для отечественного бизнеса. Если возникает необходимость в каких-то особых преференциях, то они должны быть локализованы в рамках отдельных инвестиционно-хозяйственных анклавов, отделенных от общего экономического пространства и внутреннего рынка.

Развитие экономического сотрудничества с Поднебесной таит в себе особые риски по одной вполне очевидной причине. Проникновение в нашу страну того же американского, европейского или японского капиталов, в отличие от китайского, не сопровождается массовым заселением «осваиваемых» территорий выходцами из стран-инвесторов с образованием многочисленных национальных диаспор, которые характеризуются ярко выраженным оппортунистическим отношением к интересам России и ее граждан, прежде всего - в восточных регионах, ставших непосредственной целью «китайского нашествия». Причем плохо контролируемая нами иммиграция из Китая зачастую идет впереди инвестиций в экономику или даже вместо них.

Риски, связанные с иммиграционноэкономической экспансией Китая, можно действительно минимизировать, а саму эту экспансию  ассимилировать в рамках общего регионального хозяйства, лишь при выполнении трех условий: при относительно высокой и равномерной заселенности восточных регионов «нашими людьми», т. е. гражданами России, - существенно более плотной, чем в настоящее время; при достаточно развитой, диверсифицированной и конкурентной экономике, не находящейся в прямой зависимости от «китайского фактора» и не придавленной «прессом монополизма»; при эффективном иммиграционном, финансовом, техническом, экологическом и проч. государственном контроле, распространяющемся на все виды и форматы хозяйственной деятельности.

Если создание перечисленных условий представляется утопией, тогда, скорее всего, российским восточным регионам ничего не остается, как только смириться с участью «жертвы», уготованной для «китайского дракона». Возможно, автор заблуждается и в слишком пессимистичных тонах представляет себе картину развивающегося российско-китайского экономического сотрудничества, а «китайский дракон» является сугубо мирным существом, символизирующим «доброе начало». Очень хотелось бы на это надеяться.

Но независимо от степени правоты или неправоты автора, Россия просто обречена - в силу объективных обстоятельств - на тесное экономическое сотрудничество с Китаем, в том числе в энергетической, нефтегазовой и ресурсно-сырьевой сферах. И дело - не только в нашем географическом соседстве. Взаимодействие - обмен ресурсами и капиталом, даже глубокая интеграция в каких-то случаях - с одной из крупнейших национальных экономик мира таит в себе значительный потенциал разнообразных выгод для России. Однако эти выгоды не придут сами собой. Мы должны выстроить и реализовать на деле прагматичные подходы к сотрудничеству, позволяющие максимизировать свои выгоды и минимизировать издержки, добиваться наилучшего баланса издержек и выгод для себя. Китайская сторона стремится к этому же и пока что преуспевает гораздо лучше нас. Выгоды, которые сейчас получает Россия, в значительной степени - поверхностные, а издержки затрагивают фундаментальные основы социально-экономического развития восточных регионов, да и всей страны.

Экономические проблемы сотрудничества Китая и России, - также со странами проявляющими интерес к российскому востоку и прежде всего - к огромной территории и природно-ресурсному потенциалу, является принципиальной в том смысле, что от ее решения зависит, как нас будут воспринимать в мире и как мы сами себя будем расценивать. Сумеем ли мы динамично продвигаться вперед, прокладывая курс исходя из своих интересов, или сможем только «плыть по течению», неумело лавируя между попадающимися на пути рифами и мелями? Сумеем ли уверенно защищать свои интересы в диалоге с экономически сильными партнерами и находить взаимоприемлемые компромиссы, или, прикрываясь пафосной риторикой, будем на деле пасовать и постоянно идти на неоправданные уступки? Сумеем ли мы исполнить завет Ломоносова и превратить богатый от природы, но пока что не слишком ухоженный край российской земли в действительный плацдарм нашего могущества в Азии и в мире? Или другие государства - ближние и дальние обратят все наиболее ценные восточные территории России в экономико-сырьевую колонию с перспективой установления и своего административнополитического контроля, а нам останутся лишь отдельные небольшие форпосты? Время покажет... Но все-таки, будем надеяться на лучшее.

Публикуемый материал является фрагментом из книги "Нефтегазовый цугцванг. Очерки экономических проблем российского нефтегазового сектора"; Автор книги Владимир Шмат.