РОССИЯ
США
ЕВРОПА
АЗИЯ И АФРИКА
ЮЖНАЯ АМЕРИКА
БЫВШИЙ СССР
Статьи
 


 
 
Новости
 
 
 
 
  Просмотров 7427 -  |  
Шрифт


Основы современного миропорядка в общем и целом сложились еще в первой половине XX столетия, когда все страны и территории, будучи составными частями человеческой цивилизации, разделились на три «мира» - неравновеликих, неравноценных и неравноправных. «Первый мир» вобрал в себя промышленно развитые государства Запада, шедшие по пути рыночной экономики и в последствии принявшие на себя роль глобальных носителей демократических и гуманитарных ценностей. Именно эти страны стали определять фундаментальные направления экономического развития в планетарном масштабе. Из числа азиатских стран к «первому миру» присоединилась Япония - причем не столько в силу своей экономической развитости, еще крайне далекой от современного уровня, сколько из-за схожести интересов и стремлений к расширению сфер влияния, по крайней мере, в южной части Азиатско-Тихоокеанского региона. «Второй мир» оказался социалистическим и первоначально был представлен только Советским Союзом, который в результате строительства планового хозяйства и ускоренной индустриализации к концу 1930-х годов вошел в четверку крупнейших промышленных стран вслед за США, Германией и Великобританией. «Третий мир», наиболее пестрый и разнокалиберный, сложился из большого числа самых разных суверенных государств и колониальных территорий Азии, Африки и Латинской Америки, которые по уровню общего экономического развития, а тем более - индустриального и технического, - существенно уступали странам Запада, СССР и Японии.

«Третий Мир» в мировой экономике зависил от «мира первого», ему изначально была отведена роль ведомого, причем экономическая зависимость подкреплялась политической - подавляющее большинство территорий Африки, Южной и Юго-Восточной Азии, Океании являлись «заморскими владениями» европейских колониальных держав, Японии и в меньшем числе - США. К числу крупных независимых государств в этих частях света относились Китай - в границах территории, не подвергшейся японской оккупации, Иран, Афганистан, Таиланд, Саудовская Аравия, Эфиопия и Южная Африка. Лишь Латинская Америка в канун Второй мировой войны в основном была представлена независимыми государствами. Однако независимость даже формально суверенных государств «третьего мира» была довольно условной, поскольку все они находились в сфере влияния тех или иных экономически сильных держав либо, что еще хуже, являли собой арену ожесточенной борьбы чужих интересов, которая дестабилизировала процессы национального развития. В конце 1930-х годов численность населения «третьего мира» составляла почти 1,4 млрд человек - более 63% общего числа жителей Земли, совокупный ВВП - 1,7 трлн долл. в ценах 2007 г. по ППС - 28% мирового показателя, душевой уровень дохода - менее 1,3 тыс. долл., т.е. в 2,2 раза ниже среднемирового и в 4,4 раза меньше, чем в развитых странах.

В подавляющем большинстве независимых стран «третьего мира», не говоря уже о колониальных владениях, сложились в той или иной степени авторитарные политические режимы - от абсолютных монархий и диктатур разного рода каудильо до ограниченных демократий. При этом главные признаки «демократичности» зачастую были связаны с существованием формальных атрибутов - избирательных систем и представительных органов власти. Для многих стран было характерно активное - прямое и косвенное вмешательство государства в экономические процессы, начиная с поощрения национальных и иностранных инвестиций и заканчивая перераспределительными функциями - нередко с помощью национализации ключевых активов и ограничения прав крупной частной собственности.

После Второй мировой войны на политической карте мира произошли радикальные изменения, связанные с глобальной деколонизацией, а также с образованием и последующей гибелью так называемого «социалистического лагеря». К середине 1960-х годов подавляющее большинство крупный колоний и доминионов в Азии и Африке, ранее принадлежавших Великобритании, Франции, Бельгии, Нидерландам и США, обрели государственную независимость - или, по крайней мере, серьезную административную автономию, а еще через десять лет благодаря «Революции гвоздик», произошедшей в Португалии, процесс деколонизации распространился и на африканские владения этой последней колониальной империи. В настоящее время под протекторатами европейских стран и США находятся в основном небольшие островные территории, затерявшиеся на просторах трех океанов, и лишь Франция сохраняет «заморский департамент» в Южной Америке - малонаселенную Французскую Гвиану, где расположен космодром национального космического агентства.

Ликвидация колониальных империй в качестве одной из основ современного послевоенного миропорядка была предусмотрена Атлантической хартией, принятой США и Великобританией в августе 1941 г. Позднее с положениями хартии согласились СССР, Югославия, «Свободная Франция», а также еще несколько европейских стран, оккупированных Германией и позиция которых была заявлена правительствами в эмиграции. Заглядывая в будущее и адресуясь к тому времени, когда силы антигитлеровской коалиции одержат победу во Второй мировой войне, Атлантическая хартия, по сути, провозглашала неотъемлемое право всех народов мира на политическое самоопределение и экономическое благополучие. Что касается последнего, то страны-подписанты принимали на себя обязательства, способствовать сотрудничеству между всеми государствами для всеобщего обеспечения лучших условий труда, экономического развития и социальной безопасности. В первые послевоенные десятилетия деколонизация стала частью процесса гуманитарного развития и демократизации в масштабах всего человеческого сообщества. Она была поддержана обеими тогдашними сверхдержавами - Соединенными Штатами и Советским Союзом.

Впрочем, за гуманитарными ценностями нетрудно увидеть и вполне прагматические интересы ведущих мировык «игроков». «Равный доступ» к торговле и сырьевым запасам мира в первую очередь был на руку американцам, которые таким образом открывали для себя двери британских, французских и прочих колоний, а уже во вторую очередь отражал заботу о всеобщем благе. В условиях двуполярного противостояния «третий мир», все больше обретавший политическую независимость, стал ареной борьбы за влияние: по какому пути развития - капиталистическому или социалистическому - пойдут освободившиеся страны; по своему экономическому и общественно-политическому устройству с каким из миров они будут сближаться - с «первым» или со «вторым». Данное обстоятельство для многих государств «третьего мира», включая ресурсно избыточные, имело не только внешнеполитическое, но и серьезнейшее внутриполитическое значение, поскольку проблема выбора пути дала импульс для соперничества между различными общественно-политическими силами, опиравшимися на различные, порою диаметрально противоположные идеологические воззрения.

Для защиты своих идейно-политических принципов и в борьбе за власть конкурирующие силы - элиты, партии, организации нередко были готовы взяться за оружие, что приводило к многочисленным внутренним военным конфликтам, партизанским и гражданским войнам. При этом конфликтующие стороны обычно опирались на моральную и материальную, включая военно-техническую, поддержку государств «первого» или, наоборот, «второго», в бытность его существования из миров. Как следствие, результаты внутриполитической борьбы в странах «третьего мира» зачастую определялись не преобладавшими общественными настроениями, а тем, какая из противоборствовавших сил получала более эффективную внешнюю поддержку. Политическая конкуренция нередко сплеталась в сложный клубок с межэтническими и межконфессиональными распрями, что только обостряло ситуацию и усиливало бескомпромиссность внутренних конфликтов и противостояний. Государственнополитическая нестабильность становилась тормозом на пути экономического развития, а в ряде случаев - катализатором для экономической деградации.

Несмотря на все глобальные подвижки, произошедшие во второй половине XX века, миропорядок, который сложился ранее, не претерпел принципиальной трансформации: «третий мир», как был, так и остался зависимым от «первого». И в основе этой зависимости главным образом лежит экономическая неравнозначность и, как следствие, экономическое неравноправие. К исходу минувшего столетия все вместе взятые - богатые природными ресурсами и не слишком обеспеченные таковыми - развивающие страны давали около 36% мирового ВВП - 18 трлн долл. по ППС в ценах 2007 г., что всего лишь на 3 п.п. больше, чем в начале века. По численности же населения относительные размеры «третьего мира» существенно выросли - с 63 до почти что 80% - с 1 до 4,8 млрд человек. Поэтому за 100 лет разрыв в уровне экономического развития - по ВВП на душу населения между «первым» и «третьим» мирами не только не сократился, но значительно увеличился - с 3,6 до 6,8-кратного. Распад колониальной системы не привнес каких-то особых изменений в соотношения темпов экономического роста: в довоенном 1938 г. душевой уровень дохода «третьего мира» был 2,2 раза ниже среднемирового и в 4,4 раза меньше, чем в развитых странах, - т.е. и после Второй мировой войны, после принятия гуманной Атлантической хартии разрыв продолжал нарастать.

Для ресурсно избыточных стран подобное развитие событий, в соответствии с известной теорией, можно обозначить термином «ресурсное проклятие», а первыми двумя представительницами «третьего мира», почувствовавшими на себе указанное «проклятие» стали Мексика и Венесуэла. В Мексике в 1911-1922 гг., т.е. всего лишь примерно за 10 лет наблюдался взрывной рост нефтедобычи, который был связан с открытием крупнейших запасов и происходил со среднегодовым темпом свыше 30%. Пик добычи в начале 1920-х составил более 500 тыс. барр. в день - около 27 млн т в год; Мексика стала крупнейшим экспортером нефти и вторым после США производителем с долей в мировой добыче немногим менее С. Однако затем последовало стремительное падение с 20-процентным среднегодовым темпом, и в начале 1930-х страна добывала всего 100 тыс. барр. в день - 5,3 млн т.

Мексика стала первой развивающейся страной в мире, реально попытавшейся установить национальный государственный контроль над своими ресурсами нефти: после революции 1910-1917 гг. недра были национализированы, правительство решило повысить налоги на нефтедобычу, чтобы добиться более справедливого распределения доходов. Британские и американские компании, обеспечившие нефтяной бум и получившие в предреволюционные годы ряд привилегий, расценили изменившуюся позицию мексиканских властей как вызов и начали сворачивать свою деятельность, которая стала слишком, по их мнению, рискованной. Между правительством Мексики и иностранными компаниями установились довольно напряженные отношения, но страна не располагала собственными техническими, кадровыми и финансовыми возможностями для добычи нефти, поэтому на протяжении примерно двух десятков лет власти не предпринимали чересчур радикальных действий.

Конфликт вновь обострился в середине 1930-х годов, что в немалой степени было связано с очередным изменением внутренней политической обстановки, усилением левых настроений в обществе и социальных требований со стороны профсоюзов, организовавших в 1937 г. забастовки рабочих-нефтяников и грозивших устроить всеобщую стачку. Чтобы умерить революционный пыл профсоюзов и не допустить паники на рынке, тогдашний президент страны - генерал Ласаро Карденас учредил специальную комиссию для расследования деятельности иностранных компаний. В своем решении комиссия рекомендовала значительно повысить заработную плату рабочим-нефтяникам, расширить социальные гарантии и в течение двух лет заменить весь иностранный технический персонал мексиканским. Фактически речь шла о передаче Мексике управления отраслью, с чем компании были категорически не согласны - они отказались пойти на компромисс с мексиканскими властями по вопросу управления. Переговоры не привели к соглашению и власти официально заявили, что нефтяные компании находятся «в состоянии мятежа», а 18 марта 1938 г. нефтяная промышленность Мексики по решению президента Карденаса, возмущенного высокомерием иностранных компаний и их отношением к Мексике, как к «завоеванной территории», была национализирована. Примечательно при этом, что Карденас продолжал до последнего вести переговоры с компаниями в надежде на урегулирование отношений.

В ответ Великобритания объявила бойкот Мексике и призвала компании ввести эмбарго на продажу мексиканской нефти во всем мире. Ожесточенный спор между двумя странами по поводу собственности в мексиканской нефтяной промышленности в итоге привел к разрыву дипломатических отношений. Впрочем, прагматичная Британия, занявшая непримиримую позицию к Мексике, не слишком пострадала от собственных санкций, ибо к 1938 г. доля мексиканской нефти в структуре импорта упала до 2,1% против 10,1% тремя годами ранее. В гораздо большей степени Британию беспокоила Венесуэла, которая могла последовать примеру Мексики и тоже выйти из подчинения. Мексиканская национализация нефтяной промышленности не привела к серьезному обострению политических отношений с могущественным северным соседом, поскольку в преддверии большой войны США были заинтересованы в союзниках и опасались какими-либо решительными действиями против Мексики оттолкнуть от себя другие латиноамериканские страны. Для этого были основания, так как после введения британского эмбарго резко расширились торговые связи Мексики с оппонирующими державами - Германией, Италией и Японией - в частности, японцы вели в Мексике геологоразведку на нефть и намеревались построить трубопровод через всю страну к Тихому океану.

К тому же, как известно, американский президент Рузвельт, основоположник «нового курса», недолюбливал нефтяные корпорации и полагал, что в национализации, как таковой, нет ничего страшного, если, разумеется, Мексика выплатит справедливую компенсацию. Со своей стороны, Мексика в 1920-х-1930-х годах довольно умело играла на внутренних американских противоречиях. Нефтяные компании, терявшие прибыли, требовали от правительства США жесткого ответа на действия Мексики, вплоть до военной интервенции для защиты собственности и т. п., однако банки, кредитовавшие Мексику были заинтересованы в обратном - в сохранении платежеспособности страны и возврате долгов. В итоге, позиции финансистов оказались сильнее, чем влияние нефтепромышленников, и Мексика была «спасена».

Следует особо отметить, что Мексика провела не экспроприацию, а именно национализировала собственность иностранных компаний. Президент Карденас подготовил пакет предложений, включавший выплату компенсаций компаниям за утраченные активы, либо доли участия в новых концессиях, равные по стоимости конфискованным, но под контролем мексиканского государства. Первоначально компании отвергли эти предложения, однако в последствии пришли к соглашению с мексиканскими властями по вопросу выплат. Наибольшая сумма компенсаций была назначена британским владельцам Mexican Eagle Oil Company - 43,5 млн долл., которая в 3,6 раза превышала рыночную стоимость компании в 1938 г. - 12,2 млн долл.. Собственникам американской Mexican Petroleum полагалось 19,4 млн долл. при оцененной рыночной стоимости в 19,2 млн долл. Фактические выплаты, проводившиеся в рассрочку с учетом инфляции и упущенной выгоды, составили: за американские активы - 39,8 млн долл., проводились в период 1940-1953 гг., за британские - 132,8 млн долл., 1948-1962 гг. Поэтому вряд ли уместно говорить о том, что финансовые интересы компаний были ущемлены, несмотря на публичное недовольство последних размерами компенсаций.

Издержки Мексики вследствие национализации нефтяной отрасли выразились не только в выплатах компенсаций прежним владельцам концессий, но и в сокращении объемов работ по разведке и добыче, экспорта нефти и доходов государства. Созданной национальной нефтяной компании, страдавшей от нехватки капитала, ограниченного доступа к технологиям и низкой квалификации персонала, потребовалось несколько лет, чтобы наладить свою деятельность. Лишь ближе к середине 1940-х годов собственными усилиями мексиканских нефтяников были открыты новые запасы, позволившие вновь постепенно наращивать добычу и экспорт нефти. Но несмотря на все издержки и проблемы, национализация нефтяной промышленности в Мексике стала фундаментальным событием в истории взаимоотношений между великими державами и «третьим миром», означавшим закат эпохи империй и начало новой эпохи - ресурсного национализма. Иными словами, «Мексика создала модель будущего».

Острота конфликта между Мексикой и иностранными нефтяными компаниями была во многом обусловлена имперским характером мышления и реальной политики не только правительств великих держав, но и бизнеса, который не мог воспринимать власти стран, подобных Мексике, иначе, как колониальных администраций, которым просто следует диктовать приказы. Сверхъестественная жадность компаний вызывала непримиримость, которая заходила так далеко, что они предпочли бы скорее потерять все, что имели в Мексике, чем скрепя сердце согласиться на партнерство, выглядевшее как частичная экспроприация. Компании, наряду с британским правительством больше всего опасались, что соглашение с мексиканскими властями могло стать прецедентом и сподвигнуть другие «дойные» страны к радикализму в вопросах собственности на нефтяные ресурсы. Точка зрения Мексики, не получавшей справедливых выгод от нефтедобычи, была выражена в словах президента Карденаса, заявлявшего: «Лучше уничтожить месторождения нефти, чем позволять им быть препятствием для национального развития».

Венесуэла, в отличие от Мексики, не зашла столь далеко в защите своих интересов, ограничившись принятием в 1943 г. Закона об углеводородах, которым был введен принцип «50:50» в распределении доходов от добычи нефти между компаниями-концессионерами и государством. Закон стал инструментом, с помощью которого правительство Венесуэлы смогло не только значительно усилить свое влияние на процессы освоения ресурсов, ранее почти полностью подконтрольные иностранным компаниям, но и ускорить развитие нефтепереработки в стране. До этого на протяжении двух десятков лет Венесуэла довольно устойчиво и быстро наращивала объемы добычи нефти, до 90-95% которой уходило на экспорт: с 1924 по 1941 г. добыча увеличилась с 1,3 до 33,3 млн т, а экспорт - с 1,2 до 28,8 млн т. Таким образом, еще в начале 1930-х годов Венесуэла сменила Мексику в ранге второго по величине производителя и главного мирового экспортера нефти.

Быстрый рост добычи и экспорта обеспечивался стабильным и благоприятным для иностранных компаний инвестиционным климатом, что стало следствием принятия в 1922 г. предыдущего, гораздо более либерального, нефтяного закона. В течение 20 лет компании пользовались льготным концессионным, налоговым и экспортным режимами и были защищены от общественного вмешательства в свой бизнес. Венесуэла предоставила нефтяным компаниям гораздо более привлекательные условия, нежели Мексика, но смогла приблизится к мексиканскому пику добычи лишь к 1939 г., хотя по величине запасов обошла своего конкурента еще в начале 1930-х годов. Нефтяной бум подтолкнул экономический рост Венесуэлы, который приобрел устойчиво промышленный характер. В последнем предвоенном году Венесуэла догнала Аргентину - наиболее экономически развитую страну Латинской Америки - по уровню ВВП в расчете на душу населения и в 2 с лишним раза превзошла среднемировой показатель.

Быстрый экономический рост Венесуэлы, начавшийся в 1920-х годах, в определенной степени является заслугой... Мексики. Нефтяные компании отчасти усвоили мексиканские революционные уроки, и Венесуэла с самого начала освоения ресурсов получала сравнительно высокую - около четверти - долю прибыли от продажи добывавшейся нефти. С 1943 г. эта доля по новым проектам выросла до 50%, в 1960-е годы она достигла примерно 65-70%, а в ранние 1970-е годы превысила 80%. В начале XX века Мексика оказалась в гораздо более жесткой «хватке» иностранных компаний, поэтому даже на первом пике добычи и экспорта нефти, при их феерическом росте, не произошло адекватного подъема общих показателей национальной экономики - душевой ВВП возрастал с темпом, близким к среднему по всем странам Латинской Америки, и за 20 лет увеличился всего лишь в 1,3 раза. Столь низких темпов экономического роста в периоды нефтяного бума в последующие годы прошлого столетия не знала ни одна другая страна «третьего мира».

В отличие от Мексики, Венесуэла смогла избежать форсированного роста добычи и отбора запасов нефти, что было связано с изменениями в конъюнктуре мирового рынка. Мексиканский нефтяной бум пришелся на годы Первой мировой войны, ставшей до некоторой степени «войной моторов», и на совпадший по времени период «спокойного» роста добычи нефти в США, который диссонировал со скачкообразным увеличением спроса из-за бурной автомобилизации - с 1914 по 1921 г. численность автопарка в США выросла почти в 5,8 раза - с 1,8 до 10,4 млн единиц. Таким образом в 1918-1921 гг. в мире возник дефицит нефти. В более поздние 1920-е годы многое изменилось - Техас и Калифорния способствовали всплеску американской нефтедобычи; появились новые, пусть и небольшие, поставщики нефти в Латинской Америке - Колумбия, Перу, Тринидад, Эквадор; страны «Старого Света» во все большей степени стали ориентироваться на собственные - Румыния и азиатские источники - Иран, Голландская Ост-Индия, а в последствии Ирак; начала восстанавливать свою нефтедобычу Советская Россия. Вследствие возросшего предложения, нефть перестала быть дефицитом, а усиление кризисных тенденций в мировой экономике сдерживало увеличение спроса. Поэтому, вероятно, в Венесуэле не произошло скачкообразного роста добычи и преждевременного истощения запасов, что в целом, конечно же, сыграло благоприятную роль в развитии национальной экономики.

Что можно сказать о проблемах Мексики и Венесуэлы, если рассуждать в терминах «ресурсного проклятия»? Во-первых, в обеих странах в первой трети XX века сложились нефтезависимые национальные экономики, что особенно ярко просматривается на примере Венесуэлы. Во-вторых, появление «дарованных богом» источников дохода обострило проблемы несовершенства институтов, что выразилось в расцвете коррупции, формировании стереотипов всеобщего рентоориентированного поведения, контрастном имущественном расслоении, консервации авторитарного правления и проч. В условиях нестабильной конъюнктуры нефтяного рынка и роста издержек на добычу неминуемо увеличились внешние долги - из-за дефицита средств для финансирования обширных правительственных социально-экономических планов, а в итоге произошло замедление экономического роста. Но это все в теоретической интерпретации. А на самом деле, проклятием первых латиноамериканских нефтедобывающих стран стала чуть ли не рабская зависимость от иностранных компаний и государств, заинтересованных в получении доступа к источникам дешевой нефти и совершенно не заинтересованных в «гармоничном» социально-экономическом развитии ни Мексики, ни Венесуэлы.

Например, к 1939 г. более 70% - 21,5 млн т, венесуэльской нефти перерабатывалось на островах Аруба и Кюрасао - Нидерландские Антилы, находящихся в самой непосредственной близости от побережья Венесуэлы и ставших, благодаря быстро возраставшей по соседству нефтедобыче, своего рода нефтеперерабатывающими и транзитно-перевалочными оффшорами. С логистической точки зрения в общем-то было невыгодно вывозить из этого региона сырую нефть, но строить заводы в самой Венесуэле нефтяные компании тоже не хотели, несмотря на то, что в стране были созданы для них весьма льготные условия. Т.е. иностранный бизнес действовал по старому колониальному принципу «разделяй и властвуй», искусственно ограничивая возможности экономического развития Венесуэлы рамками нефтедобычи.

Со второй половины 1920-х годов в мире все отчетливее стала просматриваться тенденция к формированию конкурентного рынка ресурсов нефти. Ни Венесуэла, ни любая другая нефтедобывающая страна уже не могла претендовать на какую-то исключительную роль в обеспечении мирового рынка. Между действующими и потенциальными экспортерами нефти стало завязываться соперничество, в том числе, затронувшее сферу институтов - насколько благоприятные концессионные и прочие условия смогла бы предложить иностранным нефтяным компаниям та или иная страна. Т.е. продолжился процесс развития целой системы факторов, «сдержек и противовесов», обусловливавших зависимое положение ресурсных стран «третьего мира», которое принимало разнообразные формы.

Так, в Мексике данная зависимость стала причиной труднообъяснимого, на первый взгляд, обвального падения нефтедобычи. По теории «ресурсного проклятия», все дело заключалось в ухудшении качества институтов, связанном с революцией, политической нестабильностью, угрозой национализации: «... нефтяные компании, не без оснований опасавшиеся экспроприации собственности, не только не спешили инвестировать в нестабильную страну, но и переносили производство в ту же Венесуэлу». По сути, приведенное утверждение в точности повторяет точку зрения нефтяных компаний в их дискуссии с мексиканскими властями, тогда как правительство страны придерживалось другого взгляда, согласно которому падение добычи нефти было вызвано быстрым истощением разведанных запасов из-за их слишком интенсивной, хищнической эксплуатации. В Мексике попросту иссякли разведанные запасы нефти, пригодные для конкурентоспособного освоения при имевшихся технологиях и сложившейся рыночной конъюнктуре, т. е. которые легко можно было «взять» прямо сейчас.

Подтверждением служат статистические данные, которые показывают, что после прохождения пика добычи в 1921 г. объемы инвестиций и работ не только не сократились, а продолжали увеличиваться. Максимальное количество новык скважин было пробурено в 1926 г. - 808 в 2,5 раза больше, чем в 1921 г., и в 20 раз больше по сравнению с 1919 г. В 1920 г. площадь земель, арендованных нефтяными компаниями под разведочные и эксплуатационные работы, составляла 1,7 млн га, а пятью годами позднее она превысила 6,3 млн га, т.е. расширилась в 2 с лишним раза. В период с 1912 по 1922 г. инвестиции росли очень быстро - с 246 до 511 млн долл. в ценах 1928 г., к 1924 г. объемы вложений в мексиканскую нефтяную отрасль достигли максимума - 569 млн долл., а лишь затем стали постепенно сокращаться и в 1928 г. опустились до уровня в 425 млн долл. Аналогичная динамика была характерна и для импорта труб и нефтяного оборудования, основным поставщиком которых являлись США. Однако инвестиции уже не давали прежнюю отдачу - удельный вес продуктивных скважин в общем числе пробуренных снизился с 76% - в 1919 г., до 28% - в 1928 г., а средний дебит новык скважин за период с 1920 по 1928 г. упал почти в 7 раз. Из многих скважин вместо нефти шла соленая вода.

И все же, следует согласиться с той точкой зрения, что произошедшие события нельзя рассматривать в узком, сугубо «мексиканском», аспекте. Ни институциональные факторы, ни природно-геологические сами по себе, равно как и в «фатальном» своем сочетании, вряд ли могли бы привести к тем результатам, которые имели место. Причем действие ни того ни другого из названных факторов в полной мере не подтверждается строгими доказательствами. Институциональные объяснения, со своей стороны, опираются в основном на мотивировку нефтяных компаний, звучавшую в апелляциях к правительствам США и Великобритании и к мексиканским властям, а также на анализ законодательных пертурбаций.

При этом оценить, насколько изменение, к примеру, налогового режима могло повлиять на доходность бизнеса, довольно сложно из-за использования компаниями трансфертных цен, вследствие чего показатели рентабельности инвестиций не вполне объективны - на что, кстати, в свое время указывало и правительство Мексики. В конце 1920-х годов «вмененные» цены на мексиканскую нефть, поставлявшуюся в США, были всего лишь на 10% выше, чем на венесуэльскую, но в 1,3-2 раза ниже, чем на нефть из Колумбии и Перу. С другой стороны, природногеологические причины тоже не столь уж очевидны, поскольку в период резкого падения добычи Мексика располагала запасами нефти, значительно - в 7-10 раз превосходившими венесуэльские; по величине запасов обе страны примерно сравнялись лишь в середине 1930-х годов. В силу названный обстоятельств тогдашний «мексиканский кризис» необходимо рассматривать в более широком контексте, связанном с общими тенденциями развития мировой нефтяной промышленности.

Причем акцент следует сделать не на изменениях спроса и предложения в глобальном масштабе, а на формировании конкурентного рынка ресурсов нефти, в условиях которого ни одна нефтеэкспортирующая страна не могла чувствовать себя спокойно. В 1920-х годах сложился фундамент будущих тенденций развития мировой нефтедобычи, выражающихся в диверсификации и периодическом замещении источников дешевой нефти, что стало одним из самых действенных инструментов для сохранения и усиления зависимости ресурсных стран от частного бизнеса и государств «первого мира».

Для ресурсных стран, наряду с экономическим и политическим давлением «сверху», возникла и стала постоянно существующей угроза вытеснения с рынка путем межтерриториальных сдвигов в активности транснациональных корпораций. Мексику можно считать первой «жертвой», столкнувшейся с новыми реалиями мирового рынка и мирового нефтяного бизнеса. Затем, в 1950-е годы - вместе с началом бурного роста добычи нефти в зоне Персидского залива, очередь дошла до Венесуэлы. В последующие десятилетия расширение географии мировой нефтедобычи так или иначе служило сдерживающим фактором для целого ряда государств - Ливии, Ирака, Ирана и снова Венесуэлы, не слишком склонных к тому, чтобы покорно «следовать в фарватере» интересов «первого мира» и его детища - международного нефтяного бизнеса.

Действительным проклятием «третьего мира» в целом является не изобилие ресурсов, а зависимость от экономически развитых стран, которая поддерживается с помощью различных инструментов. «Первый мир», с одной стороны, настойчиво диверсифицирует источники своего ресурсообеспечения, стимулируя конкуренцию между ними; а с другой стороны, постоянно старается сузить простор для хозяйственного развития экономически зависимых стран, направить его в каком-либо моноотраслевом русле. Еще в начале XX века первым нефтеэкспортирующим странам - Мексике и Венесуэле была заранее уготована участь сырьевых придатков, лишенных возможности для полноценного развития национальных экономик на базе освоения ресурсного потенциала. Но это нельзя назвать специфической чертой или бедой отдельных ресурсно избыточных стран.

История показывает, что «сильные мира сего» точно также не были заинтересованы в комплексном и устойчивом развитии, например, несырьевой Аргентины, которая специализировалась на производстве сельскохозяйственной продукции и вполне устраивала «первый мир» в роли монокультурного аграрного придатка, эдакой «страны жирных коров». Судьба Аргентины тем более печальна, что еще в первые десятилетия XX века, динамично развиваясь, это латиноамериканское государство относилось к числу глобальных экономических лидеров и являлось, по сути дела, такой же частью «первого мира», как США или Великобритания. Однако данное обстоятельство не воспрепятствовало тому, чтобы в последующем Аргентина повторила путь других стран Латинской Америки и «третьего мира» вообще, знаковыми чертами которого стали авторитаризм и популизм властей, бюрократизация государства, милитаризация, пропасть между законом и общественной практикой, погоня за рентой, форсированная индустриализация, чрезмерное государственное вмешательство в экономику и распределение доходов, угрожающая внешняя задолженность, кризисы и бедность большинства населения, социальные протесты и революции, военные перевороты и проч. и проч.

Еще в 1900-х годах в Аргентине произошел возврат к фактически колониальной практике государственного управления, подогреваемый «патриотическим воспитанием» молодежи; по инициативе властей начался своего рода «крестовый поход», в итоге приведший к формированию национального менталитета исключительности и всеобщей убежденности в том, что богатство страны дается непосредственно природой и не требует человеческого труда и надлежащих институтов. В условиях постоянно возраставшего экспорта аграрной продукции и на фоне отмеченных внутренних процессов в экономике Аргентины стали развиваться негативные тенденции, которые можно охарактеризовать как специфическую «голландскую болезнь в пампасах».

Серьезные социальноэкономические проблемы и усиление зависимости от «заграницы» послужили предпосылками для возникновения идеологии и политики «перонизма», основоположником которой стал националистически настроенный генерал Хуан Доминго Перон, пришедший к власти после военного путча 1943 г. и дважды подряд избиравшийся президентом - в 1946 и 1952 гг.. Волей Перона Аргентина избрала «третий путь» развития, альтернативный либерализму и который должен был вобрать в себя все лучшее от капитализма и социализма. В основе этого пути лежали следующие принципы: радикальное перераспределение доходов из аграрного сектора в пользу промышленности, в том числе для повышения заработной платы рабочих; ускоренная индустриализация путем крупных инвестиций в промышленное развитие; обширная национализация и создание мощного госсектора в экономике; планирование и экономический протекционизм. Для решения задач по перераспределению доходов в 1946 г. было создано специальное ведомство - Аргентинский институт поощрения торговли, - обладавшее монопольным правом на экспорт аграрной продукции, покупавшейся у производителей по заниженным регулируемым ценам и продававшейся на внешних рынках, естественно, по рыночным ценам. Извлекавшийся таким образом рентный доход направлялся на цели промышленного развития и социальной поддержки городского населения.

Политическая самостоятельность Перона, его профашистские настроения и действия по национализации крупной частной собственности привели к резкому обострению аргентинско-американских взаимоотношений. Результатом чего стало введение эмбарго на поставки большинства аргентинских товаров, которое распространялось не только на рынок США, но и на рынки всех стран мира, получавших американскую помощь согласно плану Маршалла. Естественно, что кризисные процессы в национальной экономике от этого лишь усилились, и правление Перона закончилось в 1955 г. очередным для страны военным переворотом. С конца 1950-х годов Аргентина стала проводить более либеральную политику, широко открыв двери для иностранных компаний, хотя соответствующий закон был принят в 1953 г. еще при Пероне, понявшем ошибочность политики экономического автаркизма и опоры на собственные силы.

Однако либерализация привела к засилью транснациональных корпораций и мало способствовала повышению конкурентоспособности и эффективности национальной экономики. Ярким тому примером является бурное развитие автосборочных производств, степень локализации которых оказалась минимальной. В короткие сроки более двух десятков мировых автогигантов открыли свои предприятия в Аргентине, но работали практически только на внутренний рынок страны и отнюдь не спешили поделиться техническим опытом и знаниями. Как следствие, уровень издержек был слишком высок, чтобы аргентинские предприятия могли конкурировать на внешних рынках.

Например, в середине 1960-х годов сборка грузовиков, на предприятиях компании «Дженерал моторс» в Аргентине, обходилась почти в 2,5 раза дороже, чем производство аналогичной продукции на американских заводах. В период между 1959 и 1970 гг. общий импорт аргентинского автопрома - в основном ввоз иностранными компаниям комплектующих для сборки автомобилей, составил 900 млн долл., а суммарный экспорт отрасли составил всего 45 млн долл. Репатриированная прибыль по своей величине на 133 млн долл. превысила объем инвестиций, вложеннык иностранными компаниями. И подобные явления в условиях либеральной политики были типичными для развития аргентинской экономики, в которой и дальше год от года усиливались кризисные тенденции, а вся страна скатывалась в пучину социальный противоречий и конфликтов.

Период 1980-х годов ознаменовался почти непрерывным экономическим спадом, из которого удалось выйти лишь в начале 1990-х благодаря «шоковой терапии» и иностранной финансовой помощи. Но эффект оказался недолгим. В условиях нарастания внешней задолженности, в том числе и по причине больших затрат на обслуживание долга в 1999 г. разразился кризис, означавший фактическое банкротство Аргентины - с небывалым обострением социальных конфликтов, введением военного положения, отставкой президента и его экономических советников. Таким образом, аргентинская экономическая реформа начала 1990-х годов стала самым ярким «образцом» провальной либерально-монетаристской политики и так называемой «долларизации», проводившейся под патронажем Международного валютного фонда.

«Нефтезависимая» Венесуэла, «полузависимая» от нефтедобычи Мексика и почти независимая от сосредоточенных сырьевых источников Аргентина - три очень разных страны Латинской Америки - к 1980-1990-м годам пришли к примерно одинаковым результатам, которые выразились в замедлении темпов экономического роста, кризисах, социальных конфликтах. И действительная причина общих негативных закономерностей в социально-экономическом развитии этих стран, вероятно, связана с несовершенством институтов, причем не только и не столько национальных, сколько глобальных, обусловленных сложившимся экономико-политическим миропорядком и определяющих «правила игры» во взаимоотношениях между «мирами».

Плохие национальные институты в значительной степени можно считать данью колониальному прошлому стран «третьего мира», которые не смогли пройти исторически длительный эволюционный путь общественно-национальной самоидентификации и интеграции, становления государственности, как это было суждено сделать большинству стран «первого мира». При этом немалое значение имеет не только сам факт относительно недавней колониальной подчиненности, но и характер предшествующей колонизации - по испанско-португальскому - преимущественно феодальному или, например, британскому - преимущественно буржуазному типу, что наложило сильный отпечаток на динамику процессов общественно-политического и экономического развития вновь образованных независимых государств, с одной стороны, Латинской Америки - Мексики, Венесуэлы, Аргентины и др., либо же США и Канады, с другой.

Типичные для становления новых независимых государств болезненные фазы развития, связанные с внутренней междоусобицей, конфликтами и противостоянием разнообразных элит, которые претендовали на общенациональное лидерство, в Латинской Америке сжались всего лишь в несколько десятилетий, тогда как ведущие европейские страны «посвятили» этому по три-четыре столетия своего сравнительно неспешного исторического развития в эпоху средневековья. Отсюда - частая смена власти и правителей едва ли не во всех латиноамериканских странах, многочисленные мятежи, путчи и военные перевороты различного толка, метания между теми или иными форматами республиканства - от либерально-демократического до крайне консервативного, длительные периоды авторитарного правления, чему нередко способствовало сочувственно-понимающее отношение со стороны национальных сообществ, которые видели в диктатуре гарантию стабильности и спасение от разорительных внутриполитических конфликтов, межгосударственные военные столкновения за право обладания спорными землями, унитаризм и сепаратизм, возникновение и распады конфедераций и иных альянсов между странами и территориями - главным образом в бывших испанских владениях, которые в колониальный период своей истории не имели централизованного управления и не были консолидированы.

Несовершенство институтов, изобиловавших «родимыми пятнами» колониализма, сделало склонность к рентоориентированному поведению и стремление «монетизировать» разного рода привилегии широко распространенным стандартом - общепринятой нормой, на которой повсеместно строились хозяйственные отношения. Принадлежность или приближенность к элитам, расположение властей превратились в один из важнейших источников дохода, а его ограниченность порождала, с одной стороны, нерыночную конкуренцию за привилегии, а с другой стороны, постоянную интенцию и действия, направленные на монополизацию этих привилегий. Как следствие, развитие экономических и общественно-политических систем в странах Латинской Америки по большей части происходило в рамках олигархических сценариев, которые допускали и даже предполагали главенство неформальных правил игры, выгодных властным элитам и олигархическим группам, по отношению к публичным законам, гласившим о свободе, равноправии и других ценностях демократии.

В частности, в аграрном секторе, который был главенствующим в экономике всех латиноамериканских стран, на протяжении практически всего XIX и в начале XX веков сохранялись те или иные формы принуждения к труду, характерные для эпохи феодализма. Это вело к торможению процессов становления среднего класса, всегда и везде бывшего опорой буржуазной демократии и конкурентной рыночной экономики. Что касается представителей государственной управления практически на всех его уровнях сверху донизу, то для них источником специфического рентного дохода стало само обладание властью. Погоня за рентой, коррупция, мздоимство, казнокрадство и прочие атрибуты «ресурсного проклятия», обусловленные плохими институтами и, в свою очередь, ведущие к дальнейшей деградации институтов, зародились и распространились в странах Латинской Америки задолго и независимо от появления источников ресурсной ренты, связанной с освоением крупных месторождений полезных ископаемых.

Необходимо отметить, что иностранные компании, пользовавшиеся поддержкой своих государств, неплохо ориентировались в латиноамериканской обстановке и почти всегда находили свои выгоды в несовершенстве национальных институтов Аргентины, Бразилии, Мексики, Венесуэлы и проч. Более того, иностранный крупный бизнес, наравне с правительствами ведущих мировых держав, был даже заинтересован в сохранении имевшего место институционального «статус-кво», обеспечивавшего зависимое экономическое положение стран Латинской Америки. Поэтому любые попытки со стороны последних как-то изменись сложившееся положение и перевести взаимоотношения на более справедливую основу, воспринимались иностранным бизнесом крайне болезненно. Показателен пример Мексики в период борьбы за контроль над нефтяными ресурсами, начавшейся после революции 1910-1917 гг. и продолженной в 1930-е годы при президенте Карденасе. Компании даже не захотели адаптироваться к новым условиям - усиления национального контроля и легитимизации процедур эксплуатации ресурсов - и пошли на открытый конфликт с правительством Мексики, что в итоге привело к национализации нефтяной отрасли. Иными словами, компании поплатились не просто за своеволие, а за попытку диктовать условия мексиканским властям по старой привычке, слишком хорошо усвоенной иностранным бизнесом еще с далеких времен, предшествующих обретению Мексикой государственной независимости.

Пример Латинской Америки в целом показывает, что ликвидация колониальной системы и завоевание бывшими колониями политической самостоятельности еще не является гарантией освобождения от экономической зависимости от ведущих мировык держав. Еще начиная с эпохи колониальный захватов, все европейские метрополии стремились привязать к себе заморские владения не только в политико-административном, но и в экономическом отношении, используя различные механизмы ограничения торговли и ведения хозяйственной деятельности. Более других в этом преуспела Великобритания, распространившая экономическое влияние и на собственные колонии, и на многие территории, де-юре принадлежавшие Испании и Португалии, поскольку в XVII-XVIII веках пиренейские колониальные державы, не располагавшие крупными торговыми флотами и отставшие от буржуазной Европы в экономическом - прежде всего промышленном развитии, практически добровольно уступили британцам право осуществлять «материальнотехническое снабжение» своих колоний. Британское «наступление» на Латинскую Америку, сопровождавшееся экономическим закабалением, продолжилось и в XIX веке.

Активнее всего британский капитал внедрялся в экономику Аргентины, которая была районом самых крупных инвестиций из «туманного Альбиона» в странах Латинской Америки и которую в начале прошлого столетия даже стали называть «пятым доминионом» Великобритании. Если в 1880 г. общая сумма британских инвестиций составляла 20 млн фунтов ст., то через 20 лет она уже достигала 300 млн, а в канун Первой мировой войны - 358 млн фунтов, примерно 38 млрд долл. в современный ценах. Британские капиталовложения в экономику Бразилии к 1913 г. достигли величины 1162 млн долл., приблизительно 25,5 млрд долл. в современном исчислении. В период 1890-1907 гг. число промышленный предприятий в Бразилии выросло более чем в 5 раз - с примерно 630 до 3250.

Рост зарубежных инвестиций в странах Латинской Америки сопровождался увеличением товарного импорта и для нужд развивавшейся экономики, и для насыщения потребительского спроса. Местная обрабатывающая промышленность - главным образом пищевая и текстильная, в основном ориентировалась на экспорт и была связана с обработкой сельскохозяйственного сырья. При этом формировалась довольно узкая, монопродуктовая экспортная специализация национальных экономик: аргентинской - на поставках зерна и мясной продукции, мексиканской - текстиля, бразильской - на поставках кофе. Внутренний же рынок находился в сильной зависимости от импорта. Из-за низкого технического уровня собственное производство было, по-существу, ремесленным и не могло удовлетворить возраставший спрос ни в количественном, ни в качественном отношении - последнее в особенности касалось спроса со стороны обеспеченных слоев населения.

Кроме того правительства едва ли не всех латиноамериканских стран постоянно испытывали дефицит денежных средств для финансирования своих расходов. Соответственно, росли государственные внешние долги. Так, в период с 1895 по 1914 г. бразильское правительство только от Великобритании получило более 10-ти займов. Государственный долг Мексики в 1880-1911 гг. вырос более чем в 4 раза - со 191 до 823 млн песо. Нужда в деньгах, которую испытывали правительства латиноамериканских стран и которая во многом была следствием «ловкости рук» экономических неоколонизаторов, вынуждала соглашаться на самые выгодные для иностранных кредиторов условия и открывать двери в основные отрасли своих экономик, предоставлять льготные режимы инвестирования и торговли - зачастую в ущерб интересам национальных капиталов. Таким образом, не только все туже затягивалась «кредитная удавка», но и усиливалась общая экономическая зависимость стран Латинской Америки от «первого мира».

Аналогичную колониальную, или неоколониальную, политику великие державы проводили и в других частях Света - в Азии и в Африке. Показателен пример Ирака, который получил государственную независимость «из рук» Великобритании в 1932 г. - после 11-летнего британского мандата на управление, с назначенным британцами королем Фейсалом и с договором «О дружбе и союзе», закреплявшим зависимое положение от Британии в военном отношении и во внешней политике. Великобритания стала для Ирака «направляющей сущностью», чтобы обеспечить себе поставки одного из естественных ресурсов, в которых она нуждалась. Такова была плата со стороны Ирака за освобождение от «османского ига», которое рухнуло вместе с одноименной империей после окончания Первой мировой войны.

Наряду с этим Ирак оказался в сильнейшей экономической зависимости от иностранных нефтяных компаний, контролировавших нефтяное дело в стране. Территория Ирака стала, вероятно, первой сферой жесткого столкновения интересов европейского и американского бизнеса в борьбе за мировую нефть. «Иракский раунд» этой борьбы, как и многие последовавшие за ним, завершился относительно мирным исходом - в 1928 г. на паевой основе была учреждена «Иракская нефтяная компания» и по так называемому договору «Красной линии» все участники «соглашались работать в регионе совместно, и только совместно». Созданный таким образом американоевропейский картелированный консорциум удерживал полный контроль над нефтедобычей в Ираке вплоть до 1960-х годов.

В начале XX века «британская рука» в Персии была еще более заметной, чем в Ираке, благодаря деятельности Англо-персидской нефтяной компании, позднее - в 1935 г. переименованной в «Англо-иранскую» и ставшую предтечей нынешней British Petroleum. По инициативе Первого лорда Адмиралтейства Уинстона Черчилля, в 1914 г. британское правительство вошло основным акционером в капитал компании, спасая последнюю от банкротства и преследуя свои стратегические цели, связанные со стремлением к расширению контроля над источниками нефти в разнык регионах мира: «Look out upon the wide expanse of the oil regions of the world!» - Уинстон Черчилль. И хотя компания на протяжении всей своей последующей истории всячески пыталась доказать, что работала исключительно по коммерческому принципу, есть основания полагать, что иранская нефтяная промышленность почти на 40 лет, т.е. вплоть до начала 1950-х годов, оказалась под прямым контролем британского правительства.

Пожалуй, ни в одной другой стране мира попытки «нефтяного национализма» не наталкивались на столь жесткое сопротивление со стороны Великобритании, а затем и США, как в Иране. В первой половине 1920-х годов среднегодовой объем экспорта иранской нефти составлял 3,5 млн т, выручка - 15 млн фунтов ст., а доля правительства Ирана в доходе - всего 7,2%. В 1928-1930 гг. добыча и экспорт нефти в среднегодовом исчислении выросли, соответственно, до 5 млн т и 23,7 млн фунтов ст., но при этом доля государственной ренты в стоимости вывозившейся нефти снизилась до 5,4%. Величина же среднегодового чистого нефтяного дохода почти не изменилась и составляла немногим более 3 млн фунтов ст. Нефть перестала быть «золотом», и тогдашний правитель государства - шах Реза Пехлеви, возмутившийся этим обстоятельством, в конце 1932 г. в одностороннем порядке расторг соглашение о нефтяной концессии, действовавшее более 30 лет и «нарушавшее суверенитет» Ирана.

Пытаясь оказать давление на иранскую власть, Великобритания передала вопрос в Лигу Наций, а затем последовали долгие и сложные переговоры, в исходе который шах уступил и смягчил свои требования. В апреле 1933 г. было подготовлено новое соглашение: площадь концессии уменьшилась на 3/4, Иран добился права на фиксированный доход от продажи каждой тонны нефти, что защищало доходы государства от колебаний цен и 20-процентную долю в распределяемой прибыли компании-концессионера, а в дополнение к этому ежегодный бонус в размере 750 тыс. фунтов ст., обещание пересчитать отчисления от прибыли за 1931-1932 гг. и замену иностранного персонала местным. Англо-персидская компания могла удовлетвориться тем, что в целом, все-таки, сохранила свои позиции и получила продление концессии еще на 30 лет - до 1993 г.

В следующие два десятилетия в истории Ирана произошли не менее драматические коллизии, связанные с его нефтяными богатствами. В 1942 г. из-за отказа шаха предоставить территорию страны для размещения сил антигитлеровской коалиции Иран был оккупирован войсками Великобритании и СССР; сам Реза Пехлеви был свергнут и на монарший престол возведен его сын Мохаммед. Операция «Согласие», проведенная союзниками, имела целью обеспечить безопасность иранских нефтепромыслов и железных дорог. Союзные войска находились в Иране до мая 1946 г. В послевоенный период, к началу 1950-х годов, в стране резко обострилась внутриполитическая ситуация, в основе чего лежало недовольство деятельностью иностранного нефтяного бизнеса, а точнее говоря - одиозной, в глазах иранцев, британской компании.

Соглашение 1933 г. утратило свою актуальность: с одной стороны, опять увеличился разрыв между доходами Англо-иранской компании и государства, что подталкивало правительство к пересмотру прежних договорных условий; а с другой стороны, нараставшая нестабильность вынуждала саму компанию идти на компромисс с властями, чтобы сохранить контроль над нефтедобычей, годовые объемы которой уже превысили 30 млн т. Однако на этот раз, в отличие от аналогичного конфликта 20-летней давности, ситуация раскалилась настолько, что в ход пошли броские политические лозунги, созвучные тем, с которыми в 1938 г. шла к национализации своей нефтяной индустрии Мексика: «пусть иранскую нефтяную промышленность лучше разрушат атомной бомбой, чем она останется в руках "Англо-иранской компании"». Из-за раскола в иранских «верхах» не удалось даже провести выдвинутый компанией вариант соглашения «пятьдесят на пятьдесят», и события продолжили развиваться по экстремальному сценарию.

В марте 1951 г. меджлисом принимается решение о национализации нефтяной промышленности; премьер-министр Ирана, выступивший против этого шага, вскоре убит радикальным исламистом; назначенному премьером Мохаммеду Мосаддыку поручено исполнение закона о национализации. Учреждается Национальная нефтяная компания, которой отходят все активы в нефтедобыче и нефтепереработке; иностранные специалисты выдворяются из страны. В ответ Англо-иранская компания расторгает все ранее заключенные соглашения и организует эффективный международный бойкот в отношении поставок иранской нефти; правительство Великобритании «замораживает» стерлинговые активы Ирана и пытается опротестовать решение о национализации в Международном суде ООН в Гааге.

Добыча нефти в Иране стремительно падает практически до нуля; шах безуспешно пытается отправить Мосаддыка в отставку; по причине экономических бедствий политическая обстановка в стране продолжает накаляться, усиливаются антишахские и антибританские настроения; правительство Ирана разрывает отношения с Великобританией и идет на сближение с СССР; Мосаддык добивается для себя чрезвычайных полномочий, выдворяет шаха из страны и фактически узурпирует власть. В августе 1953 г. иранские военные совершают государственный переворот, инспирированный спецслужбами США и Великобритании, и свергают Мосаддыка; шах возвращается в страну и после этого сохраняет за собой всю полноту власти вплоть до Исламской революции 1979 г. И в течение всего этого времени шахский Иран остается одним из наиболее надежных союзников «первого мира» в Азии.

К концу 1954 г. правительство Ирана урегулировало свои отношения с иностранным нефтяным бизнесом и заключило новое соглашение - но уже не с одной какой-то корпорацией, а с Международным нефтяным консорциумом, ведущую роль в котором играли British Petroleum Company, Royal Dutch Shell и пятерка американских гигантов во главе со Standard Oil of New Jersey - будущей Exxon. «Консорциум для Ирана» был создан по рекомендации Госдепартамента США, которую Британия не смогла проигнорировать из благодарности за американскую помощь в борьбе с «нефтяным национализмом» Мосаддыка. Иранское соглашение с МНК было рассчитано на 25-летний период и имело формат «пятьдесят на пятьдесят», ставший своего рода стандартом после венесуэльского прецедента 1943 г. и его распространения на ближневосточные концессии в начале 1950-х годов. Тем самым закон о национализации фактически был обойден, но полностью обойти Иранскую национальную нефтяную компанию стало уже невозможно и консорциум обязался действовать «от имени и по поручению» ННК, хотя последняя и не получила право финансового контроля и участия в управлении концессиями.

В течение трех лет добыча нефти в стране была восстановлена и достигла уровня, предшествовавшего национализации. Но все же, с точки зрения Ирана, условия соглашения с МНК были значительно менее благоприятными по сравнению с теми предложениями, что делались правительствами США и Великобритании в период кризиса отношений и были отвергнуты Мосаддыком. В 1957 г. принят первый иранский закон о нефти, согласно которому новые проекты в нефтедобыче стали осуществляться в формате совместной деятельности ННК и иностранных компаний при равном распределении долей участия. С учетом паритетного раздела прибыли и 50-процентного налога на доходы иностранных участников прежняя формула «50:50» таким образом трансформировалась в более выгодную для Ирана формулу «75:25». Следует отметить, что одно из наследий Мосаддыка - национализация нефтяных ресурсов, позволяла иранским властям проявлять сравнительную гибкость: сотрудничать не только с МНК, но и с независимыми «игроками», а также занимать относительно твердую позицию в вопросах распределения доходов.

Иными словами, ничто не проходит напрасно, в том числе и вспышки ресурсного национализма. Иранские уроки оказались полезными и для нефтеэкспортирующих государств «третьего мира» - включая сам Иран, и для международного нефтяного бизнеса, и для правительств стран «первого мира». Утвердился новый, довольно стабильный, формат взаимодействия в освоении ресурсов нефти, который отражал изменившийся расклад сил между «мирами». «Третий мир», оставаясь в зависимости от «первого», тем не менее, уже не хотел слепо подчиняться интересам более сильных партнеров, а для тех, в свою очередь, стало правилом хоть в какой-то степени учитывать объективные интересы своих «младших собратьев» и подобающим образом относиться хотя бы к не слишком радикальным проявлениям «ресурсного национализма».

Сложившийся порядок продержался без малого 20 лет - до начала 1970-х годов, когда не только была отвергнута формула «пятьдесят на пятьдесят», но и ушел в небытие полный эксплуатационный контроль западных корпораций над процессами освоения ресурсов в основных нефтеэкспортирующих странах. Упреждая кризис 1973 г., в нефтяной промышленности «третьего мира», которая в значительной степени консолидировалась в рамках ОПЕК, началась «эпоха участия», а с ней - очередной виток «ресурсного национализма» и борьбы за реальную экономическую независимость.

Публикуемый материал является фрагментом из книги "Нефтегазовый цугцванг. Очерки экономических проблем российского нефтегазового сектора"; Автор книги Владимир Шмат.

 

Назад



 
       АНАЛИТИЧЕСКАЯ ЛЕНТА      --------

Экономика Швеции
  
.........................................................................

Экономика Ирландии


........................................................................


Экономика Нидерландов
 

.........................................................................

Экономика Германии
 

........................................................................

Экономика Финляндии
   
........................................................................

Экономика Польши


........................................................................

Экономика Франции


........................................................................

Экономика Норвегии

........................................................................

Экономика Италии


........................................................................

Экономика  Англии 

.......................................................................

Экономика Испании
.........................................................................

Экономика Дании


.......................................................................

Экономика Турции


.......................................................................

Экономика Китая


.......................................................................

Экономика Греции

......................................................................

Экономика США
 
.......................................................................

Экономика Австрии

......................................................................

Экономика России


.......................................................................

Экономика Украины


........................................................................

Экономика Кипра

.......................................................................

Экономика Израиля

.......................................................................

 Экономика Японии


......................................................................

 Экономика Индии


......................................................................

Экономика Европы


......................................................................